больница в химках
жизнь налаживается
ты не приходи (ДядюшКаа)
Сегодня опять приходили ангелы. Это я их так называю — ангелы; на самом деле я не знаю, кто они такие. Просто существа, живущие в другом мире, не очень похожем на наш — да что там, совсем не похожем... Иногда я думаю, что для них он, наверное, настолько же обыденен, как наш мир для нас, а ещё — что наступит день (условно говоря), когда их мир станет обыденным и для меня. Что я тогда буду делать, чем жить? Ужасная мысль.
Но пока что, слава Богу, всё не так. Пока что я нахожусь на самом прекрасном этапе — я уже способен полностью уходить в их мир, и ещё не потерял способности восхищаться, трепетать всем сердцем, всем своим существом, от одной радости того, что я в нём нахожусь. Как описать его? Это невозможно, не буду даже и пытаться. Могу лишь (очень приблизительно) сказать, что это всё равно что находиться внутри прекраснейшей и сложнейшей из музык, будучи одним из тысяч сплетающихся в ней голосов, со своим неповторимым тембром, своей мелодией, понемногу разворачивающейся и ведущей к ещё неизвестному тебе концу. (Но самое прекрасное — это паузы. Когда ты перестаёшь звучать сам и просто вибрируешь в унисон с водопадным ревом миллионов других голосов. Как же я их люблю!)
Пока что я неспособен по своей воле попадать туда. Всё, что мне остаётся — это ждать прихода ангелов. Проводников. Они приходят и смотрят на меня, и вдруг я вспоминаю — и мгновенно оказываюсь там. У меня есть предчувствие, что когда-нибудь это воспоминание настолько укрепится во мне, что я смогу вспоминать и сам, без них. Но пока — только вот так.
Когда они долго не приходят, я порой забываю тот мир совсем. И тогда — да, можно сказать, что тогда наступает ужас. Но то, что это ужас, я понимаю только, когда снова оказываюсь в том мире, в музыке, в сиянии. А пока я здесь, всё как обычно: грязная больничная койка, серый свет, серые лица медсестёр, привычная нудная боль, градации которой уже научился распознавать и предсказывать заранее (сегодня будет невыносимо, надо приготовиться; а сегодня, может быть, удастся даже дойти до окна и выглянуть во двор). Ничего особенного.
Тяжелее всего, когда приходит она. Садится, тяжело вздыхает. Смотрит обречёнными глазами. Я вижу, что ей мучительно на меня смотреть, она мучается даже больше, чем я сам. И вижу, что она хочет, чтобы это поскорее кончилось — хочет, и стыдится этого, и ненавидит себя за это. Как мне сказать ей, что хуже всего для меня — эта её ненависть к себе, эти её мучения? Если бы не это, я был бы здесь счастлив, наверное.
И главное: пока она здесь, ангелы никогда не приходят. Иногда я слышу, как они топчутся на пороге, ждут, пока она уйдёт. Пока с меня снимется тяжесть этого затравленного взгляда, полного боли и непонимания.
И я жду вместе с ними.
